Как Толкиен убежал от толкиенистов

«Мы делаем любые операции, кроме удлинения и заострения ушей» — латунные таблички с таким текстом по всему миру появились на дверях клиник пластической хирургии в конце 50-х годов пошлого века. Именно тогда к хирургам стали обращаться молодые люди обоих полов с просьбой изменить их внешность «под эльфов» — а все из-за эпопеи англичанина Толкиена «Властелин колец»…



— Алло, это профессор Толкиена? — на американский манер пропел звонкий голосок.

— Да, это я. Что случилось? — перепугался спросонья профессор.

— Ничего не случилось, — вроде бы даже удивились на другом конце провода. — Я возглавляю объединение толкиенистов Лос-Анжелеса. Мы готовимся к большой игре по «Властелину Колец», шьем костюмы. Пожалуйста, подскажите: есть ли крылья у Балрога?

Когда Толкиену удалось, наконец, зажечь лампу и посмотреть на часы — оказалось, три часа ночи. Ну конечно, в этой чертовой Калифорнии сейчас ранний вечер, часов 6-7…

С постели подала голос рассерженная Эдит: «Да что они себе позволяют?! Звонить в почтенное семейство, ночь за полночь!». Толкиен виновато покосился на жену. Бедняжка! Ей всегда было с ним нелегко, а уж теперь вдвойне… Слава — нелегкий груз. Журналисты осаждают дом, незнакомые женщины телеграфируют о страстной любви к Арагорну, под окнами разбит палаточный лагерь, и дикого вида юнцы, лохматые, с безумными глазами, скандируют: «Толкиен — бог! Толкиен — гуру!». Говорят, они глотают «Властелина Колец» пополам с ЛСД… Как бишь их? Хиппи, что ли? Или взять, хотя бы, такие вот ночные звонки. В прошлый раз ему звонили из Токио — интересовались, как звучит в прошедшем времени глагол «лантар» из языка эльфов. Такая жизнь впору кинозвезде, а не тихому профессору Оксфорда, каковым уже больше двадцати лет является он, Джон Рональд Руэл Толкиен…
читать дальше

С женой Эдит у своего дома в Оксфорде


Мода на хиппи, толкиенизм и ЛСД пришла одновременно, и сам профессор Толкиен всего этого побаивался

Дитя оранжевой республики
Вообще-то Джоном Рональдом Руэлом он разве что числился по документам. Просто родители не договорились, как назвать первенца. Мать, смирившаяся с необходимостью дать мальчику второе имя Руэл (так в семье Толкиенов с незапамятных времен называли всех старших сыновей), в качестве первого имени выбрала «Рональд». Отцу больше нравилось «Джон». Так они и потом всю жизнь и называли сына — каждый по-своему. Да и другие – кто во что горазд. Одноклассники, например, прозвали его Звонарем — за любовь к пространным рассуждениям. Позже коллеги-преподаватели именовали его Дж.Р.Р.Т, студенты — Сумасшедшим шляпником, близкие друзья — Оксюмороном. Этот термин в филологии означает парадоксальное словосочетание, вроде «по-дурацки умный» — а именно так можно перевести немецкое «Toll-kuhn», созвучное с фамилией Толкиен. «У меня все складывалось как-то по-дурацки, не так, как у других, — утверждал он. — Англичане — они ведь как хоббиты. Чем меньше с ними чего-либо случается, тем они почтеннее. А уж Оксфорд — тем более не рассадник людей с увлекательными биографиями. Моя же собственная история жизни больше подошла бы не кабинетному учёному, а какому-нибудь литературному герою»…

Начало его биографии словно взято из Киплинга. Рональд (будем уж называть его как мать) родился в Оранжевой республике — много позже это государство назовут ЮАР. Его отец — Артур Руэл Толкиен, управлял филиалом «Банка Африки» в городке Блумфонтейн: всего-то две сотни ветхих домишек, насквозь продуваемых пыльными бурями из вельда — голой африканской степи, где не растет ничего, кроме жухлой травы. По ночам сердце леденил вой шакала, спать мешали ружейные выстрелы — блумфонтейнские мужчины по очереди несли ночную вахту, отгоняя от города львов. А вот обезьян никакими выстрелами не испугать — они скакали по заборам, забирались в дома, тащили все, что плохо лежало. В сарае у Толкиенов водились ядовитые змеи. На первом году жизни Джон Рональд Руэл исчез из дома — оказалось, мальчик-слуга из местных носил его в вельд, чтобы показать в своем селении. На втором году Толкиена укусил тарантул — к счастью, няня быстро обнаружила ранку и высосала яд.


Оранжевая республика

Дальше жизнь круто повернула в сторону диккенсовского сюжета. Когда мальчику было четыре года, от тропической лихорадки умер его отец. В оранжевой республике семью больше ничего не держало, и мать Мэйбл перевезла сыновей — Рональда и Хилари — в Англию. Они жили там почти впроголодь, имея всего 30 шиллингов в неделю. В десять лет Рональд осиротел совсем — Мэйбл свел в могилу сахарный диабет, который совсем не умели лечить в начале ХХ века. Маленьких Толкиенов определили жить к зловредной дальней родственнице — тетушке Беатрис, в Бирмингем. Первым делом она, на глазах у сирот, сожгла письма и портреты их покойной матери. Дело в том, что Мэйбл незадолго до смерти перешла в католицизм и детей наставляла в том же духе. Теперь же тетушка Беатрис стремилась, изгнав из их памяти всё, что связано с матерью, вернуть мальчиков в лоно англиканской церкви. Справедливости ради нужно сказать, что делалось это из самых благих побуждений: известно ведь, католику в протестантской Англии лёгкой жизни не видать… Да только вот маленькие Толкиены упорствовали. Хилари дорого поплатился за упрямство: его не взяли ни в одну бирмингемскую школу. А вот Рональду повезло — он ходил в престижную школу Короля Эдуарда, куда принимали либо богатых, либо очень одарённых детей, и там на эти вещи смотрели сквозь пальцы. А Рональд был именно одарённым. Ему даже дали стипендию.


ровесники Толкиена


Это была не школа, а клад для такого мальчика, как юный Толкиен. Кроме обязательных французского и немецкого языков, он изучил там греческий и среднеанглийский язык VII-XI веков. И был этим совершенно счастлив! Таких любителей языкознания в школе набралось четверо, и они основали собственный клуб — ЧБКО, «Чайный клуб Барровианского общества». Чайный – потому что они встречались на файв-о-клоки. Барровианское – потому что происходило это в маленьком кафе при универсаме Барроу. Тетушка Беатрис пыталась запретить Рональду и это невинное развлечение. Она считала, что мальчик без средств к существованию не должен слишком много воображать о себе, потому что в будущем может рассчитывать разве что на место уличного торговца дезинфицирующими средствами (этим, кстати, промышлял родной дед Толкиена). К счастью, кроме старой фурии у мальчиков был ещё опекун — исповедник покойной Мэйбл, отец Фрэнсис. Однажды, сжалившись, он забрал маленьких Толкиенов от тетушки Беатрис и поместил их жить в пансион миссис Фолкнер, все в том же Бирмингеме. Дело было в 1908 году, Рональду исполнилось шестнадцать лет. И тут произошла завязка нового «литературного» сюжета — на этот раз любовного.

Вера, любовь и почти нет надежды
Эдит Брэтт занимала комнату прямо под той, где поселились братья Толкиены, так что можно было переговариваться, сидя на подоконниках. Очень хорошенькая, сероглазая, с модной короткой стрижкой. Она была старше Рональда почти на 3 года и показалась ему соблазнительно зрелой. Молодые люди ездили на велосипедные прогулки за город, часами сидели у ручья, а когда шел дождь — прятались в кафе.


Ещё ровесники Толкиена

Хозяйка кафе и доложила об этих свиданиях миссис Фолкнер: «Подумать только, милочка! Юноша с девушкой, тайком, без сопровождения старших… Это же скандал!». Отец Френсис тоже разгневался: «Эдит — протестантка, к тому же тебя сейчас должна занимать только подготовка в Оксфорд! В общем, Рональд, я запрещаю тебе видеться, а так же переписываться с этой девицей. Во всяком случае, в ближайшие три года».

Ослушаться Рональд не посмел. Они с Эдит распрощались на вокзале — опекун девушки, ее родной дядя, велел ей ехать к нему, в Челтнем. «Через три года мы обязательно увидимся!», — твердил Толкиен, как заклятие. Эдит безнадежно качала головой.

Три года — срок большой. Попав в оксфордский Эксетер-Колледж, Толкиен, казалось, совсем забыл о прошлом. Он увлеченно изучал языки: латынь, староанглийский, уэльский, старофинский, старонорвежский. А также искусство пить пиво, не пьянея, и говорить, не выпуская трубки изо рта, а с утра выглядеть огурчиком после ночной пирушки. Однако в январе 1913 года, когда срок запрета истек, юноша написал Эдит письмо, в котором просил её руки. Ответ ошарашил Толкиена: оказывается, Эдит не надеялась на новую встречу с ним и давно обручилась с неким Джоржем Филдом, братом ее школьной подруги.

«Выезжаю к тебе, в Челтнем», — послал Рональд телеграмму. Эдит встретила его на платформе. Так бедняга Джордж Филд остался с носом: влюблённые решили пожениться. «Для этого тебе нужно лишь одно, — убеждал Рональд. — Перейти в католичество!»

Поначалу Эдит думала, что это пустяковое условие. Да вот только её дядя, считавшийся одним из столпов англиканской общины Челтнема, немедленно выгнал ее из дому. Хорошо ещё, кузина, горбатая и пожилая, позволила пожить у неё в Уорвике. Рональд приезжал редко, зато слал из Оксфорда письма о развесёлых вечеринках, плаванье на плоскодонке и игре в теннис, а также о занимательнейших диспутах на заседаниях дискуссионного клуба. И еще — о денежных затруднениях. О дате свадьбы речи как-то не заходило — предполагалось, что Рональд сначала немного разбогатеет.

Казалось, именно с этой целью он нанялся гувернёром к двум мальчикам-мексиканцам во Францию. Да только вот, вернувшись, Толкиен, вместо того, чтобы вести любимую под венец, купил старинные японские гравюры, потратив на них абсолютно всё заработанное. Он часами молча смотрел на эти гравюры и что-то там себе думал. Эдит не узнавала жениха: он явно был чем-то страшно подавлен. Оказалось, тётку его подопечных мальчиков-испанцев, юную и прелестную сеньору, в Париже насмерть сбила машина. Но каким боком это касалось Рональда и почему ввергло его в многомесячную хандру — осталось неясным.

Бедняжка Эдит злилась и плакала. Ради чего, спрашивается, она порвала с семьей, ради чего пропадает от скуки в захолустном Уорвике, ради чего, не отличаясь особой набожностью, встает ни свет ни заря на утренние мессы и выворачивает душу на изнанку на исповедях? А ведь ей уже двадцать четыре года, как бы не остаться в старых девах — не просится же обратно в невесты к Джорджу Филду! Но чисто английская сдержанность не позволила Эдит досаждать Рональду своими претензиями – и к счастью. Погоревав некоторое время о погибшей юной чужой тётушке, Толкиен снова вспомнил о собственной невесте.


Толкиен — Ланкаширский стрелок, 1914

На этот раз свадьбе помешала война. Толкиена забрали в армию — лейтенантом в полк Ланкаширских стрелков. В ожидании отправки на передовую он отращивал усы, изучал азбуку Морзе и язык сигнальных флажков и строчил Эдит письма о том, как он скучает… по университетской библиотеке и стакану хорошего портвейна в дружеской компании.

В марте 1916 года они все-таки поженились — очень буднично, словно и не было шести лет ожидания. Просто Толкиену дали увольнительную на день, а у приятеля оказался свободным мотоцикл, на котором можно было доехать до Уорвика… Через два дня Ланкаширские стрелки отправились воевать во Францию. В «Таймс» как раз опубликовали статистику: жизнь новобранца на фронте в среднем не превышает нескольких недель…

Война и мир в Средиземье
Битва на Сомме — первая и последняя, в какой довелось поучаствовать Толкиену — вошла в историю Англии как самая бездарная и кровопролитная. Под немецкими пулемётами англичане и их союзники потеряли более 600 тысяч убитыми. Двое суток Рональд бессменно командовал своей ротой. Потом — небольшая передышка, и снова в бой. Двое бывших членов ЧКБО погибли в этой бойне. Толкиену повезло — он подхватил окопную лихорадку. Долгие годы он потом благословлял ту вошь, которая так удачно укусила его, заразив спасительной инфекцией. Лечиться Рональда отправили в Бирмингем, и туда сразу же приехала жена.

Это и был их медовый месяц: Рональд только-только выписался из госпиталя — бледный, истощенный, весь какой-то прозрачный, шатающийся от слабости. И Эдит, подурневшая от тоски, с грустными глазами и уже заметными морщинками у глаз. Стояли холода, не хватало еды и топлива. И все же это было самое счастливое время в жизни супругов Толкиенов. Однажды на прогулке в лесу Эдит расшалилась и принялась танцевать, напевая сама себе. После Толкиен утверждал: глядя на этот танец, он придумал своих Берена и Лютиен — героев «Сильмариллиона» и — «Властелина колец» (о них поет Арагорн).

В феврале 1917 года про Толкиена вспомнило военное начальство. Пришлось ехать в Йоркшир, на переподготовку. Но до передовой Рональд так и не доехал — болезнь дала рецидив, и он снова оказался в госпитале. Так продолжалось еще полтора года: короткая ремиссия — и новый приступ болезни. Лагерь в Русе, госпиталь в Йоркшире, санаторий в Бирмингеме. Лагерь в Бирменгеме, госпиталь в Русе, санаторий в Йоркшире. Эдит, уставшая ездить за мужем из города в город, вернулась в Челтнем, чтобы родить первенца — Джона Фрэнсиса Руэла. Непонятно было, где и на что жить. От Рональда толку мало. В письмах Эдит срывалась, упрекала мужа: «За последнее время ты столько времени провел в постели, что отдохнул на всю оставшуюся жизнь. А вот я здесь…», и т.д., и т.п. Но всё когда-нибудь кончается. Кончилась и война, а с ней вместе и болезнь Рональда (врачи сказали: чудо). Пора было возвращаться в Оксфорд — налаживать и научную, и семейную жизнь…


Профессор Толкиен и его семья

…1929 год. У Толкиенов уже четверо детей: Джон, Майкл, Кристофер и новорожденная Присцилла. Семья живет в уютном, увитом шиповником доме на Нортмур Роуд. На работу — преподавать английскую филологию в Эксетер-Колледже — Рональд ездит на велосипеде. По дороге он вечно бормочет что-то на неведомом языке.

Сочинять новые языки ещё во время войны стало его страстным увлечением. Так он отвлекался от происходившего вокруг кошмара. Язык «Кения», на основе которого впоследствии возникли языки Средиземья, Рональд принялся разрабатывать в госпиталях — путем смешения древнеанглийского, уэльсского и финского. В Оксфорде Толкиен довел наречие до совершенства и то и дело переходил на него. Но и когда он говорил на нормальном английском, его иной раз трудно было понять. Его речь, с детства несколько нечеткая, после болезни и вовсе сделалась неразборчивой: он пришепетывал, присвистывал, а главное, вечно не поспевал за собственной мыслью, толковал чтото про эльфов и гномов, горячился, смеялся…Словом, Джон Рональд Руэл чем дольше жил на свете, тем большим становился чудаком.

В Оксфорде иногда проводились костюмированные вечеринки — профессор Толкиен неизменно являлся в одеянии древнего викинга с топором в руках. Он ведь очень любил старинные кельстские эпосы. И сокрушался, что у Англии нет собственной мифологии, только скандинавские заимствования. Он мечтал сам создать её и много говорил об этом на заседании клуба «Углегрызы». Одним из членов клуба был, на минуточку, Клайв Стейплз Льюис, будущий автор «Хроник Нарни» и «Писем Баломута» — неплохо для одного отдельно взятого клуба университетских профессоров. Что же касается названия «Углегрызы» — так это ещё одно чисто английское клубное название: зимними вечерами учёные мужи, обсуждая филологические проблемы, так жались к камину, что, казалось, вот-вот зароют лица в горячий уголь. При этом они бешено хохотали, так что окружающие думали: несут похабщину. Так думала и Эдит, страдавшая в Оксфорде от одиночества — ей не хватало ни образования, ни светских навыков, чтобы войти в местное общество. Оставалось одно развлечение — ругаться с мужем.

С некоторых пор жизнь Толкиена перестала следовать законам литературы, и уподобилась той, что ведут тысячи добропорядочных англичан: с утра служба, обедать домой, к жене и детям, потом в клуб, потом — снова работа. Нудная проверка студенческих сочинений или что-то в этом роде. Толкиен это занятие люто ненавидел. Но именно в такой момент одним поздним весенним вечером 1936 года с ним произошел судьбоносный случай. Сам Толкиен рассказывал об этом так: «Один из абитуриентов расщедрился и сдал сочинение в виде абсолютно пустой страницы, ничего на ней не написав. И это лучшее, что может случиться с экзаменатором! Я вывел на ней «В норе, глубоко в земле жил хоббит». Вообще-то я хотел написать «кролик» (по английски — «rabbit», прим. СДГ), а вышло «hobbit». С учетом латинского «hommo», то есть «человек», получается что-то вроде человекокролика. Имена существительные всегда обрастают в моем сознании рассказами. И я подумал, что не мешало бы выяснить, кто такой этот хоббит, и какой была нора. Со временем моя случайная описка обросла целым миром Средиземья»…


Кадр из киноэпопеи «Властелин колец»


Вообще-то Толкиен понемногу сочинял и раньше. Его старший сын, Джон, очень плохо засыпал, и приходилось часами сидеть у него в изголовье, с ходу продолжая «сериал» про Морковку — рыжеволосого мальчишку, живущего в настенных часах. Средний, Майкл, страдавший ночными кошмарами, требовал историй об отпетом злодее по имени Билл Стикерс (это имя запомнилось Толкиену с тех пор, как в один прекрасный день он увидел на воротах Оксфорда табличку со странной надписью: «Билл Стикерс будет преследоваться по закону»). Младший, Кристофер, больше всего любил послушать о приключениях доброго волшебника Тома Бомбадила — и вот этот персонаж перекочевал во «Властелина колец». В общем, с некоторых пор все трое стали слушать про хоббита.

Книгоиздатель, которому предложено было выпустить повесть «Хоббит, или Туда и обратно», для начала подсунул ее собственному десятилетнему сыну. За один шиллинг мальчик написал рецензию: «Эта книга благодаря картам не нуждается ни в каких иллюстрациях, она хорошая и понравится всем детям от 5 до 9 лет». Через год книгоиздатель, убедившись в успехе «Хоббита», предложил Толкиену написать продолжение. Так Рональд сел за «Властелина колец».


Толкиен за работой


С 1937 года до начала Второй мировой войны он успел довести хоббитов только до Приречья (третья глава первой книги). Целых четыре года понадобилось, чтобы добраться до могилы Балина (четвертая глава второй книги). Работа шла с трудом. Не хватало бумаги, чернил. Еды, кстати, тоже не хватало. Не говоря уж о спокойствии и уверенности в завтрашнем дне. Правда, Толкиен почти не слышал бомбежек — Великобритания договорилась с Германией беречь крупные университетские центры: Оксфорд с Кембриджем и Гейдельберг с Геттингеном. Но совсем от войны не укроешься! Младших сыновей забрали в армию (старший — Джон — избежал этой участи только потому, что готовился принять сан священника в Риме). В январе 1941 года Майкл Толкиен был тяжело ранен, и его отцу стало вовсе не до работы. В 1943 году снова возникли проблемы: Толкиен понял, что запутался в мелочах и за описанием Средиземья потерял сюжет… Словом, последняя, шестая книга была закончена только в 1947 году — ровно через 10 лет после начала работы над «Властелином колец». Еще 5 лет ушло на правку и переговоры с издателями. Теперь, после войны, мир изменился, и никто не знал, станут ли покупать продолжение «Хоббита». Тираж решили выпустить небольшой — три с половиной тысячи экземпляров. Отпускную цену определили чуть ли не минимальную — 21 шиллинг. И все равно издатели готовились потерять на этом деле до 1000 фунтов. А вместо этого сделались миллионерами.


кадр из киноэпопеи «Властелин колец»

Побег
Успех «Властелина колец» далеко превзошел успех «Хоббита» — это была уже не детская сказка, а уникальный эпос, воссоздающий удивительный мир Средиземья так, словно оно действительно когда-то существовало. Рональд мечтал подарить Англии мифологию — и «Властелина колец» вполне можно было бы ею считать, если бы книга сразу не сделалась явлением мирового масштаба. И тысячи молодых людей всевозможных национальностей стали именовать себя толкиенистами.

Толкиен на своём творении заработал куда меньше издателей — всего около 5 тысяч фунтов. Но по тем временам и это обеспечивало безбедную жизнь до конца дней. И Рональд, утомлённый и университетской работой, и поклонниками, решил выйти на пенсию и уехать в какое-нибудь тихое, стариковское место. Городок Пул на южном побережье Англии оказался именно таким. Жаль только, что Толкиену здесь решительно не с кем было разговаривать. Зато Эдит просто расцвела! Супруги вдруг поменялись местами: он сидел дома взаперти, а она, быстро подружившись с местными жителями, расхаживала по гостям и играла в бридж… Толкиен не обижался и не брюзжал — он радовался, что жена хоть теперь получит компенсацию за долгие годы одиночества и забитости. Так уж вышло, что только к старости супруги окончательно притёрлись и привязались друг к другу.


С женой Эдит в Пуле


В 1971 году 82-летняя Эдит умерла, а без нее и Рональд стал сдавать. И всё же, что конец так близко, не ожидал никто. В конце августа 1973 года на дне рождения у приятеля Толкиен выпил глоток шампанского, а ночью испытал такую боль, что пришлось вызывать карету «Скорой помощи». Через три дня он скончался в больнице от внезапно открывшейся язвы.

Они с Эдит похоронены вместе в пригороде Оксфорда. Надпись на камне, согласно завещанию Толкиена, гласит: «Эдит Мэри Толкиен, Лютиен, 1889—1971, Джон Рональд Руэл Толкиен, Берен, 1892—1973 год». Хотя, если честно, на героического Берена скромный оксфордский профессор походил мало. «На самом деле я хоббит, только большой, — говорил он в одном из последних своих интервью. — Я люблю сады, деревья, я курю трубку, и мне нравится здоровая несоленая и незамороженная еда. Я люблю и даже решаюсь носить в наше скучное время жилеты, украшенные орнаментом. Я очень люблю грибы, у меня простое чувство юмора, которое многие критики находят скучным и неинтересным. Я поздно ложусь и поздно встаю, когда есть такая возможность. Чем же я не хоббит?»

…Вслед за ним тысячи людей объявили себя гражданами Средиземья. И по сей день где-нибудь в лесу, подальше от цивилизации, толкиенисты устраивают костюмированные игры в хоббитов, эльфов, магов, орков и троллей с битвами на деревянных мечах, осадами крепостей, похоронами и свадьбами. Каждый участник носит имя, взятое из произведений Толкиена. Самые продвинутые изучают исландский, финский и другие языки. И вовсе не обязательно это подростки! Бывает, вполне взрослые люди вытачивают деревянные мечи. А серьезные филологи защищают диссертации на тему, скажем, «Особенности синтаксиса эльфийского языка в западных областях Средиземья». И ежегодно выпускают многочисленные толкиенистские энциклопедии, справочники и атласы, в которых все выглядит так, будто Средиземье действительно существует. Ну а главное, и друг Толкиена по «Углегрызам» Клайв Стейплз Льюис, и потом многие другие (Джордж Мартин, например, со своей «Игрой престолов», да и Джоан Роулинг со своим «Гарри Поттером» тоже) пошли по проторённому Толкиеном пути. Так что скромному английскому профессору удалось нечто совершенно титаническое: он не просто написал безумно популярную книгу, не просто создал целый параллельный мир Средиземья, а заодно и английскую мифологию (кто и когда в одиночку создавал национальную мифологию, спрашивается?). Он разработал весьма перспективный литературный жанр «высокого фэнтези». И тем самым, возможно, спас чтение как таковое от полного вымирания в нашем малочитающем мире. Впрочем, от кого ещё тут могло прийти спасение, как не от филолога…


Толкиен чувствовал себя хоббитом, а значит — был немножко толкиенистом


Толкиенисты


Еще толкиенисты



Ирина Стрельникова
drug-gorod.ru/tolkien-ubejal/